Неточные совпадения
На нее беспрестанно находили минуты сомнения, вперед ли едет
вагон, или назад, или вовсе
стоит.
С наслаждением, полною грудью, она вдыхала в себя снежный, морозный воздух и,
стоя подле
вагона, оглядывала платформу и освещенную станцию.
Вронский,
стоя рядом с Облонским, оглядывал
вагоны и выходивших и совершенно забыл о матери. То, что он сейчас узнал про Кити, возбуждало и радовало его. Грудь его невольно выпрямлялась, и глаза блестели. Он чувствовал себя победителем.
Постояв несколько секунд, она вошла в
вагон и села на свое место.
Шел он медленно, глядя под ноги себе, его толкали, он покачивался, прижимаясь к стене
вагона, и секунды
стоял не поднимая головы, почти упираясь в грудь свою широким бритым подбородком.
Поперек длинной, узкой комнаты ресторана, у стен ее,
стояли диваны, обитые рыжим плюшем, каждый диван на двоих; Самгин сел за столик между диванами и почувствовал себя в огромном, уродливо вытянутом
вагоне. Теплый, тошный запах табака и кухни наполнял комнату, и казалось естественным, что воздух окрашен в мутно-синий цвет.
Шипел паровоз, двигаясь задним ходом, сеял на путь горящие угли, звонко стучал молоток по бандажам колес, гремело железо сцеплений; Самгин, потирая бок, медленно шел к своему
вагону, вспоминая Судакова, каким видел его в Москве, на вокзале: там он
стоял, прислонясь к стене, наклонив голову и считая на ладони серебряные монеты; на нем — черное пальто, подпоясанное ремнем с медной пряжкой, под мышкой — маленький узелок, картуз на голове не мог прикрыть его волос, они торчали во все стороны и свешивались по щекам, точно стружки.
Локомотив снова свистнул, дернул
вагон, потащил его дальше, сквозь снег, но грохот поезда стал как будто слабее, глуше, а остроносый — победил: люди молча смотрели на него через спинки диванов,
стояли в коридоре, дымя папиросами. Самгин видел, как сетка морщин, расширяясь и сокращаясь, изменяет остроносое лицо, как шевелится на маленькой, круглой голове седоватая, жесткая щетина, двигаются брови. Кожа лица его не краснела, но лоб и виски обильно покрылись потом, человек стирал его шапкой и говорил, говорил.
Через час он ехал в санитарном поезде,
стоя на площадке
вагона, глядя на поля, уставленные палатками — белыми пузырями.
Через день, прожитый беспокойно, как пред экзаменом,
стоя на перроне вокзала, он увидел первой Алину: явясь в двери
вагона, глядя на людей сердитым взглядом, она крикнула громко и властно...
«Он в освещенном
вагоне, на бархатном кресле сидит, шутит, пьет, а я вот здесь, в грязи, в темноте, под дождем и ветром —
стою и плачу», подумала Катюша, остановилась и, закинув голову назад и схватившись за нее руками, зарыдала.
Впереди, перед первым классом,
стояла только небольшая толпа народа, всё еще смотревшая на тот
вагон, в который внесли княгиню Корчагину. Остальной народ был уже весь по местам. Запоздавшие пассажиры, торопясь, стучали по доскам платформы, кондуктора захлопывали дверцы и приглашали едущих садиться, а провожающих выходить.
В это время дернулся и тот
вагон, у которого она
стояла, и пошел.
Нехлюдов
стоял рядом с Тарасом на платформе и смотрел, как один за другим тянулись мимо него
вагоны с решетчатыми окнами и виднеющимися из них бритыми головами мужчин.
Наталья Ивановна
стояла против
вагона в своей модной шляпе и накидке рядом с Аграфеной Петровной и, очевидно, искала предмета разговора и не находила.
На платформе
стояло несколько человек провожавших: их не подпускали к
вагонам.
Пищик.
Постой… Жарко… Событие необычайнейшее. Приехали ко мне англичане и нашли в земле какую-то белую глину… (Любови Андреевне.) И вам четыреста… прекрасная, удивительная… (Подает деньги.) Остальные потом. (Пьет воду.) Сейчас один молодой человек рассказывал в
вагоне, будто какой-то… великий философ советует прыгать с крыш… «Прыгай!», говорит, и в этом вся задача. (Удивленно.) Вы подумайте! Воды!..
Когда я сел в
вагон и
вагон тронулся, они все мне прокричали «ура!» и долго
стояли на месте, пока совсем не ушел
вагон.
Через полчаса Семен Яковлевич и безусый подпоручик
стояли на площадке
вагона и курили.
Все трое заговорили разом:"У нас как возможно! У нас — тишина! спокой! каких еще там конституциев! долой амуницию — чего лучше!"Гул
стоял в отделении
вагона от восклицаний, лишенных подлежащего, сказуемого и связки.
— Здесь-то-с? а вы знаете ли, что такое… здесь? Здесь!!
Стоит только шепнуть: вот, мол, русский нигилист — сейчас это менотки [ручные кандалы] на руки, арестантский
вагон, и марш на восток в deutsch Avricourt! [немецкий Аврикур] Это… здесь-с!А в deutsch Avricourt'e другие менотки, другой
вагон, и марш… в Вержболово! Вот оно… здесь!Только у них это не экстрадицией называется, а экспюльсированием 6. Для собственных, мол, потребностей единой и нераздельной французской республики!
За мостом он уже без приглашения кондуктора взобрался в
вагон, на котором
стояла надпись: «Central park». [Центральный парк. (Ред.)] Спокойное сидение и ровный бег
вагона манили невольно бесприютного человека, а куда ехать, ему было теперь все равно. Только бы ехать, чем дальше, тем лучше, не думая ни о чем, давая отдых усталым ногам, пока дремота налетает вместе с ровным постукиванием колес…
Молодцеватые молодые ребята солдаты в своих новых, чистых мундирах толпились
стоя или спустив ноги, сидя в раздвинутых широких дверях товарных
вагонов.
Поодаль от стола, не принимая пищи, сидел жандармский генерал с непроницаемым, но унылым видом, как будто тяготясь надоевшей ему формальностью. Со всех сторон двигались и шумели офицеры в своих красивых, украшенных золотом мундирах: кто, сидя за столом, допивал бутылку пива, кто,
стоя у буфета, разжевывал закусочный пирожок, отряхивал крошки, упавшие на грудь мундира, и самоуверенным жестом кидал монету, кто, подрагивая на каждой ноге, прогуливался перед
вагонами нашего поезда, заглядывая на женские лица.
У платформы
стоял готовый поезд с двумя
вагонами третьего класса впереди и тремя зеркальными министерскими сзади.
Квашнин почему-то медлил сходить вниз и
стоял за стеклянной стеной, возвышаясь своей массивной фигурой над теснящейся около
вагона группой, с широко расставленными ногами и брезгливой миной на лице, похожий на японского идола грубой работы.
Раз — это было уже перед вечером — он поднял голову, чтобы попросить пить. Обоз
стоял на большом мосту, тянувшемся через широкую реку. Внизу над рекой темнел дым, а сквозь него виден был пароход, тащивший на буксире баржу. Впереди за рекой пестрела громадная гора, усеянная домами и церквами; у подножия горы около товарных
вагонов бегал локомотив…
…Через полчаса по всему Неаполю с визгом и скрипом мчались
вагоны трамвая, на площадках
стояли, весело ухмыляясь, победители, и вдоль
вагонов ходили они же, вежливо спрашивая...
Толпа отхлынула от
вагонов — солдаты, точно серые бусы, рассылаются вдоль их, останавливаясь у площадок, а на площадках
стоят забастовщики.
В
вагоне было тихо, все
стояли, сняв шапки, и молча, бледные, смотрели на толпу, обнимавшую их волнистым, грязным кольцом.
Он устало оглянулся, человек в шапке
стоял на площадке
вагона, к нему, мимо Евсея, шагал Мельников, а Зарубин лежал вниз лицом на полу и не двигался.
Долинский взял саквояж в одну руку и подал Даше другую. Они вышли вместе, а Анна Михайловна пошла за ними. У барьера ее не пустили, и она остановилась против
вагона, в который вошли Долинский с Дорой. Усевшись, они выглянули в окно. Анна Михайловна
стояла прямо перед окном в двух шагах. Их разделял барьер и узенький проход. В глазах Анны Михайловны еще дрожали слезы, но она была покойнее, как часто успокаиваются люди в самую последнюю минуту разлуки.
— Послушай, маленькая польза, — говорил он суетливо, каждую минуту закуривая; там, где он
стоял, было всегда насорено, так как на одну папиросу он тратил десятки спичек. — Послушай, жизнь у меня теперь подлейшая. Главное, всякий прапорщик может кричать: «Ты кондуктор! ты!» Понаслушался я, брат, в
вагонах всякой всячины и, знаешь, понял: скверная жизнь! Погубила меня мать! Мне в
вагоне один доктор сказал: если родители развратные, то дети у них выходят пьяницы или преступники. Вот оно что!
Сверх того, он был необыкновенно прожорлив, да и переезды его
стоили не мало (менее II класса
вагона он не соглашался ехать).
Бежали
вагоны, в них сидели люди, как всегда сидят, и ехали, как они обычно ездят; а потом будет остановка, как всегда — «поезд
стоит пять минут».
Звон якорных цепей, грохот сцеплений
вагонов, подвозящих груз, металлический вопль железных листов, откуда-то падающих на камень мостовой, глухой стук дерева, дребезжание извозчичьих телег, свистки пароходов, то пронзительно резкие, то глухо ревущие, крики грузовиков, матросов и таможенных солдат — все эти звуки сливаются в оглушительную музыку трудового дня и, мятежно колыхаясь,
стоят низко в небе над гаванью, — к ним вздымаются с земли всё новые и новые волны звуков — то глухие, рокочущие, они сурово сотрясают всё кругом, то резкие, гремящие, — рвут пыльный знойный воздух.
Едет себе в отдельном
вагоне; вышел на платформу,
стоит, цепь золотую распустил по животу, щеки красные, будто налитые…
Выскочили из
вагонов люди, сбились толпою. Видят: лежит человек весь в крови, без памяти; другой возле него
стоит с кровавой тряпкой на палке.
Когда старик просыпается, в щели
вагона и в открытое оконце глядит синее небо раннего утра. Холодно невыносимо, в особенности спине и ногам. Поезд
стоит. Яша, заспанный и угрюмый, возится около быков.
Проходит минута в глубоком молчании;
вагон не движется,
стоит на месте, но из-под него начинают слышаться какие-то неопределенные звуки, похожие на скрип снега под полозьями;
вагон вздрагивает, и звуки стихают.
Постояв около паровоза, Яша лениво плетется на станцию; тут он оглядит закуски в буфете, прочтет для себя вслух какое-нибудь очень неинтересное объявление и не спеша возвращается в
вагон.
Выйдя из
вагона, Малахин не узнает своего поезда. Его восемь
вагонов с быками
стоят в одном ряду с невысокими вагонами-платформами, каких раньше не было в поезде. На двух-трех платформах навален бут, а остальные пусты. Вдоль поезда снуют незнакомые кондуктора. На вопросы они отвечают неохотно и глухо. Им не до Малахина; они торопятся составить поезд, чтобы поскорее отделаться и идти в тепло.
А когда надоедает ему читать бланки и говорить о ценах, он во время остановок бегает по
вагонам, где
стоят его быки, ничего не делает, а только всплескивает руками и ужасается.
И я
стоял смирно, вздваивал ряды и брякал ружьем. И через несколько времени, когда я достаточно постигну премудрость вздваиванья рядов, меня назначат в партию, нас посадят в
вагоны, повезут, распределят по полкам, поставят на места, оставшиеся после убитых…
У гимназиста Мити лицо было смугло-желтым, как
вагон второго класса, волосы на макушке
стояли торчком и были совсем белые — так выжгло их солнце.
Целая картина ярко вспыхивает в моем воображении. Это было давно; впрочем, всё, вся моя жизнь, та жизнь, когда я не лежал еще здесь с перебитыми ногами, была так давно… Я шел по улице, кучка народа остановила меня. Толпа
стояла и молча глядела на что-то беленькое, окровавленное, жалобно визжавшее. Это была маленькая хорошенькая собачка;
вагон конно-железной дороги переехал ее. Она умирала, вот как теперь я. Какой-то дворник растолкал толпу, взял собачку за шиворот и унес. Толпа разошлась.
Поехали по железной дороге. Погода ясная этот день
стояла — осенью дело это было, в сентябре месяце. Солнце-то светит, да ветер свежий, осенний, а она в
вагоне окно откроет, сама высунется на ветер, так и сидит. По инструкции-то оно не полагается, знаете, окна открывать, да Иванов мой, как в
вагон ввалился, так и захрапел; а я не смею ей сказать. Потом осмелился, подошел к ней и говорю: «Барышня, говорю, закройте окно». Молчит, будто не ей и говорят.
Постоял я тут,
постоял, а потом опять говорю...
— Поезд
стоит две минуты… — бормочет сиплый, надтреснутый бас вне
вагона. Проходят две минуты, проходят еще две…Проходит пять, десять, двадцать, а поезд всё еще
стоит. Что за чёрт? Выхожу из
вагона и направляюсь к локомотиву.
— Жиндаррр!!! Жиндаррр!! — кричит кто-то на плацформе таким голосом, каким во время оно, до потопа, кричали голодные мастодонты, ихтиозавры и плезиозавры…Иду посмотреть, в чем дело…У одного из
вагонов первого класса
стоит господин с кокардой и указывает публике на свои ноги. С несчастного, в то время когда он спал, стащили сапоги и чулки…
Помощники машиниста бегают вокруг неисправного локомотива, стучат, кричат…Начальник станции в красной фуражке
стоит возле и рассказывает своему помощнику анекдоты из превеселого еврейского быта…Идет дождь…Направляюсь в
вагон…Мимо мчится незнакомец в соломенной шляпе и темно-серой блузе…В его руках чемодан. Чемодан этот мой…Боже мой!